10. На стр. 8—9 напечатана статья польского журналиста, переводчика (среди прочего произведений К.Воннегута и Ф. Дика), редактора, политического деятеля Леха Енчмыка/Lech Jęczmyk, которая носит название:
БЛАГОСЛОВИ ВАС БОГ, ГОСПОДИН ВОННЕГУТ
(Niech panu Bóg błogosłowi Panie Vonnegut)
Курт Воннегут (1922–2007) в этом году, то есть в возрасте 85 лет, ушел из мира, которым не больно-то и дорожил. Он дебютировал в 1949 году как автор слегка фантастических рассказов в многочисленных литературных журналах. Это были дотелевизионные времена, люди много читали и с нетерпением дожидались нового номера своего журнала, который прочитывали от корки до корки. Эта литературная пресса представляла собой мощный всасывающий насос, неустанно нуждающийся в новых произведениях. Это был золотой век великолепных рассказов.
В отличие от своего ровесника, Филипа Дика, Воннегут печатал свои произведения не в пальповых НФ-журнальчиках, но в элегантных периодических изданиях типа “The Saturday Evening Post”, “Collier’s” и “Argosy”, и его отношение к научной фантастике было скорее «кузеновским», чем братским. Однако без НФ не было бы того Воннегута, какого мы знаем: «Пианола» — о грядущей революции,
«Сирены с Титана»,
«Колыбель для кошки» (где фантастический “лед-9” не является, правда, исходной точкой сюжета, зато его завершает),
«Бойня номер пять» (с жизнью, переживаемой в случайной очередности эпизодов),
“Slapstick” (с коллективным сознанием),
«Галапагосы» (с побегом от разума в пучины),
«Времятресение».
Все эти романы, не говоря уже о большинстве рассказов, не смогли бы возникнуть без НФ-замыслов.
Оставим, однако, профессорам-литературоведам решение проблемы был или не был Воннегут писателем научной фантастики. Важно то, что любители этой литературы могут наслаждаться фантастическими замыслами, а ее противники – замечательной прозой Воннегута, несмотря на содержание в ней фантастических элементов.
Ангажированный писатель
Продукцию творчества Воннегута не один раз пытались разложить по полочкам. То учреждали категорию «черных юмористов», то цепляли к писателю бирку «постмодернизма». Он сам считал себя наследником Марка Твена, но когда я сообщил ему, что Твен считается в Польше детским писателем, а не атеистом и личным врагом Бога, согласился с моим предложением считать его духовным и литературным наследником Вольтера. Действительно, если мы сравним Кандида и Билли Пилигрима из «Бойни номер пять», потерявшихся в непонятном мире, управляемом законами слепого случая, одного на фоне Лиссабона, уничтоженного цунами, второго на фоне Дрездена, обращенного бомбардировками в прах, их подобие окажется чрезвычайно большим.
Я позволю себе сказать, что Курт Воннегут писал попросту современные философские притчи, насыщенные вдобавок тем самым, что и у Вольтера, духом безбожия, в результате чего мир представал перед нашим взором хаотическим набором случайностей. Так, как, например, в «Сиренах Титана»: история человечества – это очередные литеры сигнала, который жертва крушения из Тралфамадории посылает на родную планету, словно бросает в океан бутылку с запиской, в которой просит о помощи.
Воннегут любил также называть себя идейным писателем. Так во времена социализма называли авторов, публично выражающих свое (разумеется единственно правильное) мировоззрение и политическое направление.
В интервью для «Плейбоя» (да, некогда «Плейбой» славился высоко оплачивавшимися интервью, взятыми у лучших писателей) на вопрос, почему он пишет, Воннегут ответил:
« -- По политическим мотивам. Я согласен со Сталиным, Гитлером и Муссолини в том, что писатель должен служить своему обществу. Я не согласен с диктаторами относительно того, как он должен служить. Я считаю, что он главным образом должен быть – и биологически обязан быть – фактором перемен. Надеюсь, что к лучшему.
-- Как это биологически?
-- Писатели – это высокоспециализированные клетки в общественном организме. Эволюционные клетки. Человечество пытается измениться, неустанно экспериментирует с новыми замыслами. Писатели – средство внедрения новых замыслов в общество, а также средство символической реакции на жизнь.
Мне не кажется, что мы властвуем над тем, что делаем. Мы делаем то, что делаем, и выражаем все общество – так как чувствительные клетки на поверхности нашего тела служат всему телу как целому. И когда общество находится в большой опасности, мы обычно трубим тревогу. Моя теория искусства опирается на принцип канарейки в шахте. Как известно, шахтеры брали с собой в шахту птиц в клетках, чтобы обнаружить с их помощью газ, прежде чем люди отравятся… Я думаю, что художников – всех художников – следует высоко ценить, потому что они – нечто вроде систем раннего предупреждения…»
О роли писателя он пишет также в «Колыбели для кошки»:
" -- Я собираюсь объявить всеобщую забастовку писателей, пока человечество не одумается окончательно. Поддержите меня?
-- Разве писатели имеют право бастовать? Это все равно, как если забастуют полицейские или пожарники.
-- Или профессора университетов. (…) Нет, мне совесть не позволит поддержать такую забастовку. Если уж человек стал писателем – значит, он взял на себя священную обязанность: что есть силы творить красоту, нести свет и утешение людям”.
И далее Воннегут задумывается над тем, а что бы стало, если бы вдруг перестали появляться новые книги, пьесы, рассказы, стихи? Не стали ли бы люди помирать, как мухи?
« -- Нет, они бы скорее перемерли как бешеные собаки, рычали бы друг на друга, все бы перегрызлись, перекусали собственные хвосты».
Неслабое представление о роли писателя и неслабое бремя ответственности. Ангажированные социалистические писатели знали (а если забывали, то им напоминали) какой мир и какое будущее они должны пропагандировать. У Курта Воннегута не было никакого позитивного представления. Самое большее, он говорил: «Не воюйте, не убивайте, не глумитесь над бедными и несчастными». Имел мировоззрение американского интеллигента с Восточного побережья, умеренного социалиста (там таких называют либералами) со всеми этого последствиями. Он был, например, пацифистом и противником кары смерти, а сторонником разрешения абортов и эвтаназии, написал и издал даже книжечку под названием «Благослови вас Бог, доктор Кеворкян» (Кеворкян, известный как Доктор Смерть, сидел в тюрьме за эвтаназию).
Воннегуту вообще мир не нравился, а Америка Джорджа Буша с ее войнами и отсылками к Духу Святому, переполняла чашу горечи, и в своей последней книжечке, состоящей из цитат, почерпнутых из предыдущих произведений («Человек без родины») Воннегут выписался из Соединенных Штатов, взял развод, вышел и хлопнул дверью.
Памятник безбожнику
Многие люди его покроя терпеть не могут Буша и ходят со значками ABB, что значит Anybody But Bush (Любой, только не Буш), но у Воннегута эта его заядлая неприязнь происходила не столько из любви Буша к бомбардировке отдаленных стран, сколько из его демонстративного христианства. Какое это христианство – другой разговор, но Воннегут, как воинствующий атеист не вдается в детали. Ибо вся его семья была из воинствующих атеистов, а сам писатель в старости исполнял функции почетного председателя общества сторонников свободомыслия American Human Association, заняв это кресло после смерти Айзека Азимова. На похоронах Азимова Воннегут неосторожно заявил, что Айзек вознесся на Небеса, заставив улыбнуться всех присутствующих на церемонии.
То есть отношение Воннегута к Богу не было равнодушным. Оно напоминает стоявший некогда в Советском Союзе памятник, на котором возвышался юноша, грозивший небу кулаком, и люди шепотом спрашивали друг у друга: «Если Бога нет, то кому он угрожает?» Вот и Воннегут то и дело вспоминает о Боге, которого нет. Чувствуется, что ему не хватает элемента в конструкции мира, но атеистические предрассудки не позволяют ему сделать этот шаг в пропасть. Что же остается делать? Терпеть с достоинством, уйти с достоинством – это программа древних стоиков, программа Петрония из «Quo vadis». Единственный рецепт Воннегута на исправление мира, это избавление от человечности. Люди вредят себе тем, что носят в черепе большие мозги. В позднем романе «Галапогосы» эволюция, а точнее деволюция приводит людей к превращению в дельфиноподобных существ, которые живут счастливо, играя среди волн. Можно и так, хотя эта оптимистическая развязка является выражением наичернейшего пессимизма.
Симпатичный пессимист
Ибо Воннегут – несомненно писатель-пессимист, и не известно, следует ли приписать это его вере в то, что Бога нет (чешский писатель Богумил Грабал – чистой воды атеист, но его произведения лучатся радостью жизни), или генам, несущим припадки депрессии и покушения на самоубийства в его родне. Он умеет, однако приправлять этот свой пессимизм черным юмором, создавая неповторимую смесь, принесшую ему огромную популярность не только на родине (от которой он перед смертью отрекся), но и в мире. По его произведениям ставились фильмы, создавались театральные и телевизионные спектакли, даже писались оперы (в Венгрии). Изрядной популярностью пользовался Воннегут и в Польше, где его книги беспрестанно издавались несколько десятков лет, а спектакли по ним ставились на театральных сценах. Писатель посетил Польшу в 1984 году как делегат PEN-клуба, чтобы оценить ситуацию польских писателей под правлением генерала Ярузельского после роспуска Союза писателей Польши. Тогда же он встретился с Лехом Валенсой и дал согласие на безгонорарное издание романа «Мать Тьма» с подпольным его распространением – это была единственная его книга, запрещенная ПНР-овской цензурой.
Этот великий пессимист сумел понравиться читателям всего мира и стать одним из важнейших писателей второй половины XX века. Вероятно потому, что в творчестве Воннегута явственно отражалась его необычайно симпатичная, лишенная всякой злобы, скромная личность. Будучи популярным среди студентов (американцы заставили включить его книги в литературный канон) и часто выступая на университетских празднествах, он как-то спросил у ректора, не будет ли его выступление слишком критическим в отношении политики. «Говорите что хотите, — ответил всякое видевший ректор, — люди все равно не запомнят, что вы им скажете, лишь подумают: симпатичный, однако, тип». Курт Воннегут, который, к своему удивлению, уже пребывает на Небесах (ну, может быть, в Чистилище) был без сомнения одним из самых симпатичных литераторов в литературе ушедшего столетия, а его книги еще долго будут читаться.
4. В рубрике «Кино и НФ» Яцек Инглëт/Jacek Inglot в статье “Zniknąć w otchłani/Исчезнуть в бездне” сравнивает фильм нидерландского режиссера George Sluizer «Spoorloos» (Франция-Нидерланды, 1988) с ремейком этого фильма «The Vanishing”, поставленным этим же режиссером в США в 1992 году (стр. 60-61), а Мацей Паровский в статье “Potykanie sie z diabłem/В рукопашной с дьяволом” рецензирует фильм “The Stand” режиссера Мика Гарриса (США, 1994), поставленный по одноименному роману Стивена Кинга (стр. 62-64).
5. В рубрике «Критики о фантастике» печатается статья английского критика Элвина Фэрберна/Elvin Fairburn о творчестве знаменитого автора эпопеи «Властелин колец» (стр. 65-67). Статья в переводе на польский язык называется “Tolkien: mitologia dla Anglii/Толкин: мифология для Англии”, и переводчик ЯРОСЛАВ ТОМАШЕВИЧ/Jarosław Tomaszewicz почерпнул ее из № 4/1992 английского журнала «новых правых» “Perspectives”.
6. В рубрике «Рецензии»:
Ежи Липка знакомит читателей журнала с книгой «Толкин детям», в которой собраны рассказы и поэмы английского писателя Джона Р.Р. Толкина «Рыжий Джил и его собака», «Кузнец из Большого Вуттона» и «Приключения Тома Бомбадила» («Tolkien dzieciom: “Rudy Dżil I jego pies” – это “Farmer Giles of Ham”, 1949. Tłum. Maria Skribniewska; “Kowal z Podlesia Większego” – это “Smith of Wootton Major”, 1967. Tłum. Maria Skribniewska; “Przygody Toma Bombadila” – это “The Adventures of Tom Bombadil”, 1962. Tłum. Agnieszka Kreczmar. “Iskry”, 1994) – у него есть некоторые претензии к переводу А. Кречмар, но прежде всего его изумляет название: все напечатанные в этом сборнике произведения предназначены отнюдь не для детской аудитории;
а Мацей Паровский хвалит один из лучших, по его мнению, романов американского писателя Филипа Дика «Вневременное время» (Filip K. Dick “Czas poza czasem” – это “Time Outh of Joint”, 1959. Tłum. Robert Reszke. “Amber”, 1994. Серия “Mistrzowie SF”) (стр. 68).
Далее некто Kunktator приветствует наконец-то порядочное издание первого тома тетралогии о летающих городах американского писателя Джеймса Блиша «Будут им звезды светить» (James Blish “Będę im świecić gwiazdy” – это “They Shall Have Stars”, 1956. Tłum. Witold Nowakowski. “Amber’, 1994. Серия “Wielkie serie SF”);
некто Karburator находит в романе американского писателя Питера Страуба «Юлия» (Peter Straub “Julia” – это “Julia”, 1975. Tłum. Aleksander Gomola. “Rebis”, 1994. Серия “Horror”) один, но важный недостаток: как в почти любом романе этого несомненно великого мастера жанра ужасов, в этом тоже по настоящему живое действие начинается где-то с середины книги;
некто Predator хвалит роман американского писателя Грега Бира «Головы» (Greg Bear “Głowy” – это “Heads”, 1990. Tłum. Marek Pąkciński. “Amber”, 1994. Серия “Mistrzowie SF”) за не банальную научно-фантастическую идею;
Кшиштоф Липка/Krzysztof Lipka удрученно качает головой, откладывая в сторону роман американского писателя Джона Диксона Карра «Дьявол в бархате» (John Dickson Carr “Diabeł w aksamitach”. Tłum. Jan Zakrzewski, Ewa Krasnodębska. “Alfa”, 1994. Серия “Czarny pająk”) – мало того, что этот замечательный писатель детективов напорол в сюжете глупостей, от которых волосы дыбом встают, так еще и переводчики излишне увлеклись при переводе текста стилизацией его в старопольском духе;
а некто Reanimator c интересом вертит в руках новеллизации выпусков известного английского телесериала «Doctor Who» английским писателем Терренсом Диксом «Властелины Времени», «День далеков» и «Месть киборгов» (Terrance Dicks “Wladcy Czasu”. Tłum. Juliusz Garzecki. “Dzień Daleków”. Tłum. Andrzej Solny. “Zemsta Cyborgów”. Tłum. Grzegorz Wóniak. “Empire”, 1994); «В сюжетах этих книжечек полным-полно очаровательных глупостей и ловких сюжетных развязок типа deux ex machine, но, как это ни парадоксально, в этой слабости их сила. При их чтении вспоминается то блаженное время радостного творения авторами НФ, когда наука ни в чем не ограничивала их пусть инфантильной, но буйной фантазии» ((стр. 69).
7. В рубрике «Критики о фантастике» Яцек Дукай/Jacek Dukaj в небольшой статье «Nie tylko Crichton/Не только Крайтон» наводит порядок в употреблении термина «технотриллер». Ну да, говорит он, термин где-то в конце 60-х годов вошел в широкое употребление с легкой руки Майкла Крайтона, автора «Парка Юрского периода», использовавшего его для описания своих произведений такого же характера. Однако несколько лет спустя появилось специализированное военно-политическое ответвление технотриллера. Это, по сути дела, фантастика ближнего прицела – политическая, социологическая, в меру научная. Это своего рода литературный прогноз развития существующей общественно-политической и экономической мировой ситуации, в ходе которого (развития имеется в виду) обычно возникает военный конфликт той или иной тяжести. Как пример, произведения Тома Кленси/Tom Clancy, Ларри Бонда/Larri Bond, Стивена Кунца/Steven Koonz (стр. 70-71). Здесь же печатается рецензия Яцека Дукая на роман-технотриллер Ларри Бонда и Патрика Ларкина «Котел» (Larry Bond, Patrick Larkin “Kocioł”. Tłum. P. Siemeon. “Adamski i Bieliński”, 1993) (стр. 70).
8. В рубрике «НФ в мире» Лех Енчмык/Lech Jęczmyk реферирует июньский 1994 года номер журнала «Locus», а Ласло Абран/László Ábrán – апрельский и майский 1994 года номера журнала «Galaktika» (стр. 71).
9. В рубрике «Наука и фантастика» Мацей Очковский/Maciej Oczkowski в статье «Czy kaktusy mogą szczękać?/Могут ли кактусы лаять?» показывает пути возможного эволюционного развития, в результате которого ответ на заданный вопрос был бы утвердительным (стр. 72-73).
10. Далее Лех Енчмык в статье «Polityka i science fiction/Политика и научная фантастика» развивает высказывание Питера Николлса, который как-то обмолвился, что политикам для вящей пользы стоило бы читать научную фантастику вместо боевиков и детективов. И, кстати, рассказывает о записках польского генерала Ровецкого-Грота/Rowecki-Grot, который в 1939 году описал десять сценариев возможного развития европейской общественно-политической ситуации, самым невероятным из которых выглядел следующий: Германия нападает на Россию и одерживает на первых порах сплошные победы, однако Советы останавливают наступление немецкой армии на волжских рубежах и затем вторгаются в Польшу… (стр. 74-75);
Анджей Сапковский в статье ”Na przełęczach Bullshit Mountains-2” продолжает сражение с критиками, на этот раз на поле фэнтези (стр. 74-75);
Рафал Земкевич в статье ”Wesel kontra święty Graal/Весел против святого Грааля” сравнивает написание научной фантастики с поисками святого Грааля. Правда, некоторые творцы удовлетворяются поисками Весела – галльской вариации, в которой общее с Граалем лишь материал (золото) да форма сосуда (стр. 75);
а Адам Холлянек в статье “Dziwactwa fin de siècle’u/Чудачества конца века” сравнивает эти самые чудачества: на рубеже XIII-XIX веков рождается научная фантастика (Уолпол, Бэкфорд, фон Арним, Гофман, Шамиссо, Мэри Шелли); грань XIX-XX веков тонет в декаденсе (Пшибышевский, Ж. Верн, А. Ланге); конец XX века – постмодернизм, New Age… (стр. 76).
11. В «Списке бестселлеров» за июль 1994 года (стр. 76) – целых три книги польских авторов: “Serce gór”Феликса Креса, “Brat marnotrawny”Эугениуша Дембского и “Miecz przeznaczenia”Анджея Сапковского. Остальное – в основном тома ранее начатых циклов англо-американцев (стр. 76).
7. В рубрике «Рецензии» Януш Цыран/Janusz Cyran, представляя читателям журнала книгу американских авторов Оуэна Боукотта и Салли Гамильтон «Хакеры. Взломщики и компьютеры» (Owen Bowcott, Sally Hamilton “Hackerzy. Włamywacze i komputery”. Tłum. Bogusław Świetlicki. “Alma-Press”, 1993), заодно знакомит их с мало знакомым им понятием – «хакер» и кратко излагает историю деяний этих новоявленных преступников (стр. 66).
Далее в этой же рубрике некто Predator объясняет, почему в журнале печатается рецензия на антологию «Фиолетовая корова. Антология английской и американской несерьезной поэзии» под редакцией Станислава Бараньчака (Stanisław Barańczak “Fioletowa krowa. Antologia angielskiej i amerykańskiej poezji niepoważnej”, “Wydawnictwo a 5”; «у этой антологии есть нечто общее с фантастикой, а именно отношение к миру. Как для фантастов, так и для авторов этой антологии мир – объект, который надлежит трактовать без особого пиетета, из которого нужно выдирать всю подноготную, подвергая сомнению устоявшиеся относительно его взгляды. Наградой за такую бесцеремонность служит выявление новых черт, неожиданных аспектов хорошо, казалось бы, знакомой действительности»;
некто Denuncjator хвалит «Тени сгущаются» -- второй том саги американского писателя Глена Кука о Черном отряде (Glen Cook “Cień w ukryciu” – это “Szadows Linger”, 1984. Tłum. Michał Jakuszewski. “Rebis”, 1994. Серия “Fantasy”); «второй том, кажется, опровергает устоявшееся мнение о том, что продолжения всегда хуже начала. Кук обогатил то, что было очень даже неплохим в первой книге – магия, батальные сцены, юмор, оригинальные образы героев – новыми элементами: расширил свой мир, показал его не с точки зрения рассказчика, но глазами героев»;
некто Karburator в общем-то одобряет появление на польском читательском рынке юмористического романа английских писателей Терри Пратчета и Нила Геймана «Благие знамения» (Terry Pratchett, Neil Gaiman “Dobry omen” – это “Good Omens”, 1989. Tłum. Jacek Gałazka, Juliusz Gartecki. “Alumex/CIA-Books”, 1993); «это толстенное (пять сотен страниц), но в конечном счете забавное чтиво, хотя при чтении “Агента низа”, написанного Вольским на ту же тему, но не столь многостраничного, я, пожалуй, смеялся больше. И вообще в последнее время это уже всеобщая мания: чем меньше у писателя того, о чем стоит сказать, тем более толстую книжку он пишет»;
а Кшиштоф Липка с удовольствием советует читателям журнала обратить внимание на два новых сборника рассказов американского писателя Роберта Шекли «Билет на Транай» и «Дьявольская машина» (Robert Sheckley “Bilet na Tranai”, “Diabelska maszyna”. Tłumacze różni. “Amber”, 1994. Серия “Mistrzowie SF”); «в сумме 22 текста 1954-1968 годов, большинство в Польше не публиковалось. Прекрасно построенные сюжеты, много юмора, неожиданные концовки – все то, за что мы любим Шекли» (стр. 67).
Еще далее Яцек Инглëт/Jacek Inglot рекомендует читателям журнала ранний роман американского писателя Орсона Скотта Карда (Orson Scott Card “Glizdawce” – это “Wyrms”, 1987. Tłum. Dorota Malinowska. “Fantastyka/Prószyński i S-ka”, 1994); «Кард чертовски искусно и на многих уровнях строит сюжет <…> В философском слое, что самое сильное в книге, говорится о поисках и обретении тождественности»;
Доминика Матерская и Ева Попëлек находят своевременным и полезным издание романа американского писателя Роберта Хайнлайна «Дверь в лето» (Robert A. Heinlein “Drzwi do lata” – это “The Door into Summer”, 1957. Tłum. Zbigniew Foniok. “Amber/Mizar”, 1993. Серия “Mistrzowie SF”); «благодаря оптимизму 50-х годов, вере в “american dream” и стабильность доллара, отраженным в романе, его можно рекомендовать к прочтению тем, кто силится у нас открыть дверь в капитализм»;
Марек Орамус/Marek Oramus с некоторой грустью рассматривает наконец-то изданный в Польше в полном составе знаменитый сборник рассказов американского писателя Айзека Азимова «Я, робот» (Isaac Asimov “Ja, robot”. Tłum. Jerzy Śmigiel. “Limbus”, 1993. Серия “Spektra”); «рассказы заметно устарели и читать их сейчас можно разве что лишь для формирования исторически-критической оценки, как, например, “Франкенштейна”»;
а Яцек Собота/Jacek Sobota увлеченно анатомирует роман американского писателя Майка Резника «Сантьяго. Миф отдаленного будущего» (Mike Resnik “Santiago. Mit z odległej przyszłości”. Tłum. Ewa Wojtczak. “Rebis”, 1993. Серия “Science Fiction”), используя в качестве критического скальпеля понятие «постмодернизм» (стр. 68-69).
8. В рубрике «Наука и НФ» известные польские социологи – профессор Ядвига Станишкис/Jadwiga Staniszkis и профессор (и писатель НФ) Эдмунд Внук-Липиньский/Edmund Wnuk-Lipiński в беседе с Мацеем Паровским пытаются предсказать, к чему придет Польша (и окружающий мир) к началу XXI века. Публикация носит название «Diagnoza – prognoza. 2001: Odyseja polska/Диагноз – прогноз. 2001 год: польская одиссея» (стр. 70-71). И кое в чем попадают в самое яблочко. Занимательное, надо сказать, чтение…
9. В этой же рубрике Тадеуш Анджей Ольшаньский/Tadeusz Andrzej Olszański в заметке «Zapomniana historia/Забытая история» спорит со многими выводами и положениями статьи Конрада Левандовского/Konrad T. Lewandowski (см. ”Nowa Fantastyka”, № 1/1994) (стр. 72-73).
10. Вместо комикса в этом номере размещен цикл рисунков «Czwiartek/Четверг» близкого к сюрреалистам и кубистам начала XX века художника МАКСА ЭРНСТА (стр. 74-77).
11. В рубрике «НФ в мире» Лех Енчмык/Lech Jęczmyk реферирует январский 1994 года номер журнала «Locus», а Ласло Абран/László Ábrán – январский 1994 года номер журнала «Galaktika» (стр. 78).
12. Далее Лех Енчмык в эссе «Mistyka i technika/Мистика и техника» напечатанном в рамках его цикла «Новое средневековье», высказывает свою уверенность в том, что кроме продолжающейся гонки вооружений в области супертехнологий развивается гонка исследований и испытаний нового “мягкого” оружия (психотехника и прочее, граничащее с мистикой) (стр. 78-79);
Анджей Сапковский в фельетоне «FAST FORWARD czyli jak przestałem się przejmować i pokochałem Sonic/FAST FORWARD, или Как я перестал беспокоиться и полюбил “Sonic”» описывает свои напряженные в общем-то взаимоотношения с различной бытовой техникой и почти доверительные -- с некоей машиной «Sonic» (стр. 78-79);
а Адам Холлянек в эссе «Ten Zieliński z Wiednia i ze Lwowa/Этот Зелиньский из Вены и Львова» рассказывает о своем земляке Адаме Зелиньском, эмигрировавшем в пятидесятых годах в Австрию и уже на склоне лет описавшем перипетии своих юношеских переживаний и странствий в книгах «Garbaty Świat/Горбатый мир» и «Niedaleko Wiednia/Неподалеку от Вены» (оригинальные тексты написаны и изданы на немецком языке) (стр. 80).
13. И, наконец, печатается «Список бестселлеров» за март 1994 года. На поле издательского боя господствует «Amber», ему сопутствуют оба «Rebis»-а, оживилась «Alfa». Развивается бум Пирса Энтони, в печати находится превеликое множество его книг. Из поляков в списке фигурирует только Сапковский с его «Последним желанием» (стр. 80).
4. В рубрике «Критики о фантастике» размещена большая статья Тадеуша Анджея Ольшаньского/Tadeusz Andrzej Olszański «Mesjasz i Szatan w najnowszej fantastyce polskiej/Мессия и Сатана в новейшей польской фантастике», в которой автор (несколько шире, чем указывает название) анализирует отражение религиозной и атеистической тематики в произведениях Жюля Верна, Герберта Уэллса, Клайва Стейплза Льюиса, Дж. Р.Р. Толкина, Джеймса Блиша, Роберта Хайнлайна, Айзека Азимова, Станислава Лема, Анны Борковской, а также молодых польских писателей-фантастов: Анджея Сапковского, Тадеуша Ошубского, Яцека Дукая, Марека Хуберата, Рафала Земкевича, Ярослава Гжендовича, Гжегожа Друкарчика, Эугениуша Дембского, Мирослава Яблоньского, Яцека Пекары, Феликса Креса, Артура Шрейтера, Яцека Инглëта (стр. 65-68). Захватывающее чтение – об этом говорят уже заголовки разделов: «Оптимизм и сайентизм», «Рационализм фэнтези», «Две перспективы», «К религиозной фантастике», «Фантастика как ересь», «Земкевич и дьявол», «От ерунды к чуду», «Ортодоксальный Сатана»… Возможно позже я вернусь к этой статье.
5. В рубрике «Рецензии» некто Reanimator обсуждает достоинства и недостатки повести швейцарского писателя Фридриха Дюрренматта «Поручение, или O наблюдении над наблюдателем наблюдателей» (Fridrich Dürrenmatt “Zlecenie albo o obserwacji obserwatora obserwatorów”. Tłum. Iwona Kotelnicka. “PIW”, 1993); журналистка, расследуя убийство жены видного психиатра, попадает в одно из небольших государств Южной Африки с тоталитарным строем. Это государство воюет с одним из своих соседей, и журналистка постепенно выясняет, что в этом бессмысленном с виду военном конфликте кровно заинтересованы некие третьи могущественные мировые силы, тестирующие в его ходе свои новейшие военные технологии. «Следует подчеркнуть формальное писательское мастерство Дюрренматта: повесть состоит их 24-х глав, каждая из которых является одним предложением. <…> Мастерски разработанный сюжет многопланов. Локальное поначалу расследование постепенно обретает глобальный характер, но обе линии – детективная и политическая – уступают по значению философским размышлениям над природной сутью окружающего нас мира»;
некто Karburator взвешивает на критических весах роман американского писателя Питера Страуба «Страна тени» (Peter Straub “Kraina Cieni” – это “Shadowland”, 1980. Tłum. Irena Lipińska. “Rebis”, 1993. Серия «Z salamandrą»); «этот роман несомненно значительно слабее “Истории с привидением”, его становится интересно читать лишь примерно с двухсотой страницы; но с этого момента читатель оказывается щедро вознагражденным за свое терпение»;
он же, Karburator, проделывает ту же операцию над романом американского писателя Клиффорда Саймака «Мастодония» (Clifford D. Simak “Mastodonia” – это “Mastodonia”, 1978. Tłum. Andrzej Leszczyński. “Phantom Press”, 1993. Серия “Fantasy & Science Fiction”); «это достаточно умело написанное чтиво, которое можно рекомендовать потребителям стандартной научной фантастики. Остальным читателям оно предоставит возможность потренироваться в критицизме»;
некто Kunktator пренебрежительно откладывает в сторону роман американского писателя Роберта Шекли «Бессмертие на заказ» (Robert Sheckley “Nieśmiertelność na zamówienie” – это “Immortality Incorporated”, 1959. Tłum. Elżbieta Kadej. “Amber”, 1993. Серия “Mistrzowie SF”); «в случае Роберта Шекли предлагаю следующую стратегию: рассказы читать обязательно, а романами можно пренебречь»;
а некто Denuncjator разочарованно вздыхает, завершив чтение романа американского писателя Фрэнка Герберта «Властелины небес» (Frank Herbert “Władcy niebios” – это “The Haven Makers”, 1968. Tłum Robert Reszke. “Amber”, 1993. Серия “Mistrzowie SF”); «даже исходя из неплохого замысла, Герберт не способен его развить, а здесь и замысел-то вторичен: человек -- марионетка в руках сверхсуществ» (стр. 68-69).
Далее Яцек Дукай/Jacek Dukaj ставит высокую оценку роману английского писателя Клайва Баркера «Ковер» (Clive Barker “Kobierzec” – это “Weaverworld”, 1978, в русском переводе “Сотканный мир”. Tłum. Elżbieta Wilczyńska, Urszula Zielińska. “Rebis”, 1993. Серия “Dark Fantasy”), хоть и указывает на некоторые его недостатки, главным из которых считает искусственно раздутый объем;
Яцек Собота/Jacek Sobota также довольно высоко оценивает роман американского писателя Майка Резника «Кунсткамера» (Mike Resnik “Gabinet osobliwości” – это “Sideshow”, 1982. Tłum. Katarzyna Karłowska. “Rebis”, 1993. Серия “Science Fiction”), открывающий цикл романов о пришельцах из космоса, нашедших себе убежище в земном “цирке уродов”;
Доминика Матерская/Dominika Materska и Ева Попëлек/Ewa Popiołek советуют читателям журнала обратить внимание на роман американской писательницы Джоан Виндж «Королева зимы» (Joan D. Vinge “Królowa zimy”. Tłum. Janusz Pultyn. “Phantom Press”, 1993. Серия “Fantasy i SF”); «Виндж ставит женщину в сердцевину действительности и пишет историю человечества, наблюдаемую с ее точки зрения. Писательница таким образом творит альтернативную историю, вроде бы известную, но на удивление новую»;
а Войтек Седенько/Wojtek Sedeńko хвалит «хьюгоносный» роман американской писательницы Кэролайн Черри «Люди со звезды Пелла» (C. J. Cherryh “Ludzie z gwiazdy Pella” – это “Downbellow Station”. Tłum. Jacek Manicki. “Alfa”, 1993. Серия “Biblioteka Fantastyki”); «это роман о переломной точке войны между двумя человеческими расами: земной, декадентской, живущей мгновениями славного прошлого, и звездной, оторвавшийся от своих корней, борющейся за выживание всеми возможными способами и строящей общество, опирающееся на новой этике и смело исследующее космос. <…> Черри не превозносит ни одну из сторон, равно как и не предает ни одну из них анафеме. <…>Из показанного ею следует, что все мы друг другу нужны, что человечество едино, и хотя нас иногда многое разделяет и ставит разные цели, в конце концов оказывается, что достигнуть этих целей мы можем лишь в том случае, если будем действовать сообща. Альтернатива этому – гибель, но космос велик и в нем всем хватит места» (стр. 70-71).
А еще дальше, в рубрике «Наука и НФ», некто Negocjator рецензирует интересную книгу известного польского философа и теолога епископа Юзефа Жициньского «Границы рациональности. Эссе из области философии науки» (Józef Życiński “Granice racjonalności. Eseje z filozofii nauki”. “Wydawnictwo Naukowe PWN”, 1993); «автор прослеживает перипетии битвы за рациональность, за истину, которая стала достоянием науки в основном лишь в нашем уже столетии. Как это ни забавно, но епископ не отдает предпочтения ни физикам-мистикам (тао физики), ни антиэволюционистам, но, вооружившись бритвой Оккама, “режет по краям”. С той же холодной иронией он творит расправу над философскими претензиями Хокинга, языковыми ригоризмами Виттгенштейна, поверхностным мистицизмом контркультуры, обожествлением компьютера, допускаемым Хофштадтером… Эйнштейн, Гëдель, Лейбниц, Ньютон, Пеппер – положительные герои книги, а на другом конце палитры мы находим сталинского любимца Лысенко, учителя и вдохновителя террористов Гегеля, скатывающегося в левизну вплоть до левитации Нейрата, фальсификатора экспериментальных результатов Гекеля. Жициньский не скрывает сомнений в естестве науки и природы, но, как это и пристало епископу, видит Бога как в красоте и гармонии мира, так и в том, что зияет щелями, стоит под знаком вопроса…»;
некто Predator знакомит с не менее интересной книгой английского ученого Алана Чалмерса «Что есть то, что мы называем наукой? Размышления над природой, состоянием и методами науки. Введение в современную философию науки» (Alan Chalmers “Czym jest to? Co zwiemy nauką? Rozważania o nature, statusie i metodach nauki. Wprowadzienie do wspólczesnej filozofii nauki.” Tłum. Adam Chmielewski. “Siedmogród”, 1993) -- переведенном на множество языков и вероятно самом популярным в англоязычном мире пособии для лиц, интересующихся проблемами и теорией современной науки;
некто Negocjator в рецензии, названной «Стриптиз мозга», уверяет, что книга ученой-генетика Энни Моэр и журналиста Дэйвида Джессела «Пол мозга – о действительном различии между мужчиной и женщиной» (Anne Moir, David Jessel “Płeć mozgu – o prawdziwej różnicy między mężczyzną i kobietą”. Tłum. Nina Kancewicz-Hoffman. “PIW’, 1993. Серия “Biblioteka Myśli Wspólczesnej”) «никакой не сексистский или антифеминистический манифест, но серьезный научный труд»;
а некто Kunktator советует читателям журнала немедленно ознакомиться с замечательным сборником головоломок и логических задач и загадок, составленным профессором философии Университета Индианы Реймондом Смулляном «Как называется эта книга? Тайна Дракулы, логические игры и головоломки» (Rajmond M. Smullyan “Jaki jest tytul tej książki? Tajemnica Draculi, zabawy i lamigłówki logiczne”. Tłum. Bohdan Chwedeńczuk. “Książka I Wiedza”, 1993) (стр. 72).
5. Короткий комикс АНДЖЕЯ ЯНИЦКОГО/Andrzej Janicki носит название «Bohater/Герой» и располагается на стр. 73-76.
6. В рубрике «НФ в мире» Ласло Абран/László Ábrán обозревает ноябрьский и декабрьский номера 1993 года венгерского журнала «Galaktika». Ноябрьский номер – тематический, он посвящен отображению столь таинственного и воистину чарующего домашнего животного, как кот, в НФ литературе и искусстве. В этом же номере представлен своими работами молодой венгерский график ИШТВАН КУКЛИС/Istvan Kuklis. В декабрьском номере – интересные работы еще одного молодого венгерского художника – ИМРЕ ФЕКЕТЕ /Imre Fekete. Здесь же Лех Енчмык реферирует декабрьский 1993 года номер американского журнала “Locus”. Там, среди прочих материалов, напечатано довольно длинное письмо Кира Булычева, из которого, по словам Енчмыка, следует, что «в российской научной фантастике после исчезновения цензуры ничего интересного не происходит, а на рынке, как и в Польше, доминируют переводы с американского языка». Далее Енчмык приводит длинную цитату из письма. Поскольку это перевод с англоязычного текста, который в свою очередь представляет собой перевод с русского, я, не отваживаясь на еще одно переводное звено, просто-напросто перескажу этот отрывок. Булычев сообщает о том, что его пригласили на книжную ярмарку в Санкт-Петербург, но он еще не решил, поедет ли туда. Одна из причин такой нерешительности в том, что в стране нет ни права, ни порядка. «Совершенно так, как если бы человек жил в плохом романе о близком будущем, в котором царствует анархия». И здесь же Булычев рассказывает о том, как они вдвоем с хорошим знакомым месяц назад ехали в спальном вагоне поезда из Санкт-Петербурга в Москву, а когда проснулись, обнаружили, что лишились пиджаков, хотя вагон был «международным», а двери купе запертыми. Пиджаки они позже обнаружили изрезанными на лоскуты в туалете. Выяснилось, что оказались ограбленными еще два купе, а проводники всю ночь провели, забаррикадировавшись в своем служебном закутке. Бригадир смены в ответ на жалобу заявил, что «ворам ведь тоже на что-то жить надо. Говорите спасибо, что они вам горло не перерезали». Неделю назад жена припарковалась перед домом, где живет ее мать, пошла ее навестить, а когда через полчаса спустилась вниз, не смогла завести мотор. Заглянула под капот, а там все провода порезаны, воры, видимо, пытались угнать автомобиль без ключа, да что-то у них не заладилось. В тот же день солдаты из близлежащей казармы вломились на дачу дочери, украли одежду, переносную газовую плиту и наложили кучу на пол. Такие дела (стр. 78).
7. В небольшой статье «Мistyka i technika» (стр. 78-79) Лех Енчмык/Lech Jęczmyk прослеживает связи между указанными категориями, вспоминая в качестве преамбулы прочитанные им когда-то в газете «New York Times» воспоминания некоего баптиста. Ожидая второго пришествия Христа (поскольку времена наши, конечно же, апокалиптические), руководители баптистской общины развернули широкую подготовку к нему. Одним из мероприятий такой подготовки была отправка в Иерусалим (а где еще может сойти с небес Мессия, кроме Иерусалима?) киносъемочной экспедиции, в которой этот самый мемуарист был оператором. Так вот одной из основных забот общины, горячо обсуждавшейся на совещаниях, был подбор нужных фильтров, чтобы применяемая кинопленка не засветилась божественным сиянием. «В начале всегда вера, а остальное – это уже технические трудности. И так бывает чаще, чем нам кажется. Может быть, мы когда-нибудь узнаем, как древние египтяне строили пирамиды, но, не будучи ими, никогда не поймем, зачем они это делали. Или вот: как объяснить неверующему, зачем в средневековье люди отдавали столько сил и энергии строительству готических соборов – этих нацеленных в небо космических кораблей, способных обеспечить их строителям и спонсорам перелет в новый, счастливый мир. И, раз уж зашла речь о космических кораблях, то давайте посмотрим на корни этого величайшего предприятия XX века…». Одним из таких корней Енчмык считает идеи русского философа Николая Федорова, полагавшего, что главной задачей человечества является воскрешение всех умерших. Ну а поскольку такой толпе на Земле ну никак не поместиться, необходимо осваивать космическое пространство. Идеи Федорова оказали большое влияние на русскую литературу: их отголоски можно отыскать у Достоевского (в романе «Братья Карамазовы»), у Заболоцкого, Хлебникова, Платонова; но лишь один из учеников философа, сильно увлекавшийся техникой, занялся практической стороной решения мистической проблемы. «Его заинтересовало не воскрешение покойников, а переселение воскрешенных в иные миры. Он был сыном польского ссыльного и звали его Константин Циолковский. Будучи совершенно глухим, он слышал голоса ангелов и удостоился титула “отец русской космонавтики". И, чтобы было еще смешнее – Федоров был внебрачным сыном князя Гагарина». Другой корень Енчмык видит в популярности веры американского астронома Персиваля Лоуэлла в существование каналов на Марсе. «Такую сеть каналов могла построить только высокоразвитая цивилизация, контролировавшая все происходящее во всепланетном масштабе. Коммунисты сделали из этого вывод о том, что на Красной планете установлен самый передовой и прогрессивный общественный строй». И, наконец, третий корень – в гитлеризме. «Только сумасшедший диктатор мог вкладывать громадные деньги в сомнительную ракетную программу. Позже немецких специалистов поделили между собой США и Россия, а еще позже властвовавший в огромной и мощной империи четвертьинтеллигент Хрущёв заставил 200 миллионов бедняком отправить одного из них на околоземную орбиту. И вот таким вот образом мы построили пирамиду XX века, увенчав ею Эпоху Разума».
8. Здесь же (стр. 78-79) в статье (которую, пожалуй, следует назвать фельетоном) «Szczur zutylizowany/Утилизированная крыса»Анджей Сапковский/Andrzej Sapkowski называет научную фантастику «невидимой литературой» и сравнивает ее с крысой, которая незаметно и осторожно, под покровом тьмы, забирается в контейнер с утильсырьем и вместе с ним подвергается этой самой утилизации.
9. И чуть дальше (стр. 80) Адам Холлянек/Adam Hollanek в статье «Glupie i niebezpieczne!/Глупо и опасно!» сокрушается над тем, что, похоже, пророчество Станислава Лема о том, что мы вступаем в новое средневековье (не исполненное веры, но темное, страшно глупое, почему и опасное) сбывается прямо на глазах.
10. В рубрике «Список бестселлеров» за февраль 1994 года (стр. 80) содержится лишь одна книга польского автора – “Ostatnie życzenie/Miecz przeznaczenia”Анджея Сапковского. В феврале вышли из печати сразу три книги Ф. Дика – все они занимают высокие места в списке. Одно из ведущих издательств фантастики – познаньский «Rebis» -- распалось на две части: “Dom Wydawniczy Rebis” и “Rebis spólka cywilna”.
(Fenomen Strugackich – spójrzenie z innej planety)
Любители научной фантастики (те немногие, которые любят разбираться в том, что они читают), литературоведы, но прежде всего исследователи того причудливого и невероятного феномена, каковым была советская культура, получили в свое распоряжение достойную прочтения книгу, которая однако требует для этого приложения немалых умственных усилий – то есть той работы, которой до них выполнил автор.
<Будущий> доктор филологических наук Войцех Кайтох родился в 1957 году – через четыре года после смерти Сталина, за год до литературного дебюта Стругацких. Изучение полонистики он завершил в 1980 году, когда коммунизм был уже обветшавшим колоссом, символом которого являлись полумертвые вожди вроде Брежнева и Черненко.
Попытка уяснения себе феномена Стругацких должна была являться для него чем-то вроде полета на другую планету, погружением в культуру чужих существ, пользующихся другой системой ценностей, другим языком, отягощенным десятками диковинных табу. Проделанная Кайтохом работа не может не вызвать восхищения. Груды рецензий, критических статей, интервью, прочитанные им – это с нашей точки зрения сущая бессмыслица, абракадабра; читать это все равно, что, не зная соответствующих правил, смотреть баскетбольный матч, недоуменно вслушиваясь в рев трибун в острых моментах.
Тот, кто пишет сейчас эти строки, сопутствовал Стругацким как издатель, начиная со второй их книги, был знаком со многими упомянутыми в книге людьми и поэтому хотел бы большей живости изложения там, где автор использует строгий литературный анализ, но, быть может, отдаление во времени и пространстве также дает некоторое преимущество. Не слишком большое отдаление, потому что, без сомнения, столь же вдумчивый, столь же проницательный научный труд не мог быть написан, например, в Соединенных Штатах или хотя бы в Голландии.
Я с радостью обнаружил в книге доктора Кайтоха обширные цитаты из той полемики, которая велась вокруг второй части «Улитки на склоне». Защита книги была воистину фейерверком находчивости и изобретательности, критик “валял дурака” так, что пыль столбом стояла, и все знали, о чем идет речь, но ничего не могли сделать. Такие перлы погибают вместе с культурой, в которой они родились; если перенести их в другой мир, они теряют свой блеск, подобно хрустальным люстрам, тускнеющим в неподвижном электрическом свете.
И в этом-то и заключается главное достоинство работы Кайтоха – творчество Стругацких рассматривается в тесной связи с эпохой и культурным контекстом. Ибо эволюция творчества Стругацких протекала параллельно деэволюции (регрессу) коммунистической системы с распадом ее идеологии. От робких проб самостоятельной интерпретации некоторых элементов всемогущей доктрины (этот тип ереси носил красочное название “otsiebiatina”), через явственный ревизионизм до полного отвержения коммунизма. И теперь что дальше? Сознание человека не знает покоя. Мало вылезти из болота коммунистического гипноза, надо еще ощутить хоть какую-то почву под ногами. Во время Второй мировой войны я, совсем еще ребенок, жил возле дороги, ведущей на Восток, и наблюдал за тем, как немецкая армия шла к Сталинграду, а затем – обратно. Туда ехали грузовики с роботами: казалось, что все эти солдаты изготовлены по одному шаблону. А возвращались уже как люди. Каждый сам по себе, и говорили они: «Не бойтесь меня, я австриец. А я эльзасец. Я католик».
Нечто подобное происходило и с советским человеком. Он распадался на узбеков, чеченцев, русских и евреев, на православных, униатов и баптистов. Стругацкие были среди тех, кто осознавал свою еврейскость. Первый след этого можно, как мне кажется, отыскать в «Гадких лебедях». «Мокрецы» -- люди, затронутые странной болезнью, изолирующей их от общества, но и ставящей на более высокую ступень, -- это образное представление российской интеллигенции еврейского происхождения. В этом контексте нужно рассматривать также «столкновение школ», имеющий подоплеку подобную той, что характеризовала май 1968 года в Польше. Сыновей комиссаров, истребивших и изгнавших старую интеллигенцию, атаковали жаждавшие всех недоступных им благ недоучки, выходцы из деревни. Эта тема, названная уже по имени, замыкает творчество Стругацких в комедии «Жиды города Питера».
Захватывающая история братьев Стругацких пришла к завершению. Многие годы они восхищали, будоражили, волновали и раздражали сотни тысяч читателей и высоких имперских чиновников. И что теперь, что сейчас происходит с аллюзийной литературой, когда исчезает то, на что делались аллюзии? Какое-то исследование восприятия Стругацких сейчас, произведенное среди давних их поклонников и среди молодежи, дало бы шанс на фиксацию момента ухода в прошлое некоей определенной цивилизации.
облако тэгов
